2017-7-5 20:19 |
View the full image Галина Утюжникова, несмотря на свой почтенный возраст, очень активна, принимает гостей, играет в шахматы, читает газеты и делает записи-воспоминания.
View the full image
Секретарь по идеологии Евстафий Антипин, по которому Галина Ивановна отмеряет время начала расцвета иркутской культуры, с актером Евгением Леоновым. По легенде, Леонов сам захотел познакомиться с партработником, так как был о нем наслышан.
View the full image
Завотделом культуры среди писателей.
View the full image
На съезде кинематографистов в 1971 году.
СМ Номер один, Газеты, № 26 от 6 июля 2017 года
Первая начальница иркутской культуры была взрывником, умела доить коров и возила на БАМ балетмейстера Григоровича
«Я человек древний, стародавний», — говорит о себе Галина Утюжникова. Ей девяносто восемь. Жизнь ее полна событий. Некогда эта женщина возглавляла отдел культуры при Иркутском обкоме партии, была дружна со многими писателями, художниками, музыкантами. Сейчас она, глубокая пенсионерка, по-прежнему ведет активную жизнь, поддерживает дружеские отношения с иркутскими журналистами. Она заядлая преферансистка, а еще играет в шахматы для поддержания остроты ума. Ей есть что вспомнить о старом Иркутске, о его событиях и людях. Ее собственная судьба — красноречивый пример сложной жизни этого противоречивого места.
Взрывник в юбке
— С 1937 года живу в Иркутске, а сама из Читинской области. Окончила семь классов и пошла учиться в фармацевтическую школу. Молодежь тогда очень активная была — и я тоже, комсомолка, секретарь комсомольской организации. Всем занимались, даже с парашютом прыгали, — молодость Галина Ивановна вспоминает с упоением. Прыгали они с вышки, сооруженной примерно на том месте, где в ЦПКиО стояло колесо обозрения. Впрочем, тогда колеса обозрения не было, да и парка не было — кладбище еще не тронули.
— Нормы ГТО сдавали — в 1939-м уже чувствовалось, что будет война. Все, кто тогда с вышки прыгал, погибли на фронтах. Кроме меня и еще одной девушки. Она потом стала директором аптеки № 80. Звали ее Соня.
Но это было потом. А пока время трагедий не пришло — и юная Галина поступила работать в аптеку на ул. 5-й Армии, куда однажды зашел красивый мужчина.
— Всего один момент понадобился, посмотрели мы друг на друга — и все.
Первый муж Галины Утюжниковой был москвичом, работал горным инженером в тресте «Востсибвзрывпром», старшим по восточной группе районов. Он строил оборонительные сооружения между Монголией и Китаем. В Иркутск приехал на два дня по работе, а встретил любовь.
— И мы на полтора года уехали в Монголию. Потом я вернулась в Иркутск — рожать. В Монголии есть было нечего, одни конфеты, муж для меня сгущенку где-то находил. Да и медицина там совсем плохая оказалась — отсталая была страна, хотя тогда уже с Америкой торговала больше, чем с СССР.
Когда началась война, муж Галины Утюжниковой потребовал снять с него бронь и отправить на фронт, для этого воспитал 30 взрывников. Своего добился, ушел со своими воспитанниками на войну.
— Пришел перед этим увидеть дочку в городской роддом. Он тогда располагался на ул. Красноармейской, недалеко от кинотеатра «Художественный», был небольшой — тогда мало рожали, поскольку мужчин было мало, только избранные женщины находили себе пару.
Муж погиб на фронте. Галина Ивановна до сих пор корит себя за то, что не смогла попрощаться с ним:
— Не смогла проводить, металась по городу, в очереди за хлебом стояла — в пять утра для меня ее заняли. Он мне потом в письме написал: мол, весь город собрался провожать, а я бегал от ворот к воротам, все ждал. Обиженным на фронт ушел.
Молоденькая Галина осталась с годовалой дочкой, братом-подростком и больной матерью на руках. Мужчины семейства — отец, дед — были репрессированы как казаки.
— Жили мы во дворе Взрывпрома на Декабрьских Событий, 64, рядом со Шварцевскими банями. Напротив — автошкола.
Галина официально окончила курсы взрывников и прошла автошколу.
— Взрывать я еще в Монголии научилась. Ездила с мужем на все взрывы.
Агитатор «по займам»
— Что же взрывали в те годы в Иркутске? Как эта профессия могла прокормить молодую мать?
— Я устроилась работать на склад взрывматериалов, который находился на выезде из Иркутска по дороге в Усть-Орду. Никто в этом не разбирался, и меня назначили. Была инженером по труду в тресте. А взрывали мы зимой замерзшие кучи отходов, помоев. В войну мусор никто не вывозил, отходы намораживались огромными горками в углах дворов. В четыре утра мы женской бригадой выезжали на газогенераторной машине, которую топили дровами, по ул. Декабрьских Событий. В горках проделывали дыру разогретым ломиком, я закладывала взрывчатку, подрывала. А потом все это сгребали и вывозили за город, за Маратовское предместье.
Для того чтобы прокормить большую семью, приходилось подрабатывать и в других местах. Например, в театре. Когда в Иркутск эвакуировали театр музкомедии, Галина Ивановна распечатывала роли артистам. На складе у себя тайком сажала картошку — территория большая была, позволяла. Спала по три часа в сутки. Но однажды ее жизнь поменялась.
— В трест пришла женщина, назначенная секретарем райкома — тогда только-только образовали в Иркутске районы. Так вот она была первым секретарем Нагорного райкома — будущего Кировского района, нынешнего Правобережного округа. Она пришла по делу — для райкома предприятия выделяли мебель и все, что нужно. Я водила ее по кабинетам, чтобы она могла выбрать необходимое. А в коридоре висела многотиражка, в которой была статья про меня — что я на все руки мастерица, и за рулем, и за машинкой, и взрываю. Мы к директору в кабинет вернулись, а она и говорит: «Мебель беру вот эту, а еще забираю вашего инженера по труду». Так я попала в райком.
Все партийные органы заседали в те времена на ул. Карла Маркса, в здании, занятом ныне музыкальным училищем им. Шопена. Утюжникова поработала простым инструктором, а потом поступила в партшколу.
— Нас экстренно готовили для партийной работы. Учился со мной Чуркин, отец того самого Чуркина, который представлял Россию в ООН. Авиатор, красивый мужчина, одевался необычно. Попали мы с ним в лекторскую группу, ездили по городам и районам области. Наша главная задача была агитировать население давать займы государству. Тогда многие давали займы на войну, месячную, полугодовую зарплату отдавали, собственные вещи продавали, чтобы бойцам помочь. У меня на попечении было несколько районов, где я должна была провести колхозные и совхозные собрания, прочесть лекции о международном положении и собрать займы. Но в тресте еще работала, ночь Победы встретила в угольной шахте.
Писатели против мирифлютики
— Никаких отделов культуры в Иркутской области тогда не было и в помине. Был отдел агитации и пропаганды. Мне все время приходилось сталкиваться с высококультурными людьми. Нужно было соответствовать. Поэтому, когда меня в райкоме увидел первый секретарь обкома Алексей Хворостухин и спросил: «Что это за Кармен у нас тут появилась?», я сразу же побежала интересоваться, кто такая эта Кармен, — со смехом вспоминает Утюжникова.
Она прочла книгу — и все повернулось. Девушка стала заниматься самообразованием. По партийной линии познакомилась со старыми писателями, в первую очередь с Молчановым-Сибирским, который регулярно захаживал к секретарю по идеологии.
— Молчанов-Сибирский всегда проходил через кабинет пропагандистов и говорил нам, чтобы мы заканчивали свою «мирифлютику», бросали свои подсчеты (а мы там все время что-то считали: кружки самодеятельности, участников кружков и так далее) и всей толпой шли с ним к секретарю. Он говорил секретарю по идеологии обо мне: «Зачем ей арифмометр? Пусть она читает больше».
Молчанов-Сибирский взял за правило: как к нему приезжает какой-нибудь известный писатель — Маршак, например, — он знакомит с ним наш отдел агитации и пропаганды. Скоро к нам много писателей стало ходить. Так начиналось администрирование культуры в Иркутской области.
А большое внимание на культуру начали обращать, когда в Иркутск приехали новые партсекретари. Во-первых, Щетинин, суровый военный человек. Нам казалось, что он во всех видит врагов. Недаром же он во время войны проводил большую работу с партизанами на Донбассе. Нам казалось — не того сюда послали. Зато второй — Борис Щербина — оказался обаятельнейшим человеком, и мы с ним в основном по работе и встречались. Секретарем его была Аргучинцева, бабушка нынешнего ректора ИГУ.
Галину Утюжникову обязали составлять издательский план, согласно которому книги иркутских писателей выходили в свет.
— Денег тогда давали мало, но на тех, кого рекомендовал обком, деньги были. Печатались в основном заслуженные писатели — Константин Седых, Гавриил Кунгуров. А мы решили давать молодежи зеленую улицу, денег на издание. Помню, когда главный цензор Козыдло прочел наш издательский план на общем собрании, то Кунгуров выступил: почему все молодым?! Мы встали тогда на защиту молодых, сказали, что они опережают стариков и правильно делают. Молодые, кстати, сами не хотели у нас печататься — непрестижно и маленькие тиражи. Вампилов, которого мы хотели печатать, уже отдал тогда свои пьесы в центральное издательство. Я хорошо помню один эпизод тогдашнего разговора. Вампилов встал и сказал, как предсказание сделал, хотя имел в виду то, что не постареет духом: «Я никогда не буду стариком».
Так в Иркутске возникало новое мощное писательское движение, которое потом литературоведы определят как «иркутскую стенку».
«Паши глубже»
Впрочем, инструкторы отдела пропаганды еще и в шестидесятых годах занимались не только культурой, но и, к примеру, поднимали надои у коров.
— Нас посылали в село, на посевные, поднимать надои. Я деревню знала, поскольку там родилась, корову подоить могла. Да и в сельском обкоме — тогда, в 1964-м, Хрущев разделил обкомы на сельский и городской — нас здорово натаскали. Однажды отправили меня в Осинский район «на надои». Район я знала. Секретарь райкома зазвал: «Я тебя, — говорит, — в Золотую степь повезу, это прекрасные земли, которые никак не используются». А там даже пастбища делать запрещали — так как собирались заливать их после того, как пустят Братскую ГЭС. Поехала я в эту степь на границе Осинского и Усть-Удинского районов. Деревня большая, коров много. Наблюдаю за ситуацией, расследую, что у них там с удоями. Оказалось, некоторые доярки просто доить не приходят. Пришлось мне самой за них доить, а что делать! Поставила потом в райкоме вопрос, чтобы доярки столько зарплаты, трудодней получали, на сколько доят. Три месяца там жила, работала как нормировщик.
А однажды должна была ехать на посевную. Перед этим отдежурила в обкоме — сидела на десяти телефонах, если кто позвонит. Часто звонил Косыгин (председатель Совета министров СССР. — Ред. ), спрашивал первого секретаря. Трясешься, если ВЧ — это тот самый телефон для связи с правительством — звонит. Это прямая, немедленная связь, практически тревога. Все здание гремит, свет зажигается на входной двери. Первый секретарь тоже мог позвонить отовсюду.
Так вот, отдежурила я в такой напряженной обстановке, а с утра — в село, на посевную. Серьезный момент, иногда и прокуратура вместе с нами ездила, чтоб если что, сразу отреагировать. Я в посевной ничего не понимала, и поэтому, когда пришел меня сменить заведующий областным отделом народного образования Нарышкин, я спросила, что нужно делать уполномоченному на посевной. Нарышкин посоветовал запомнить одну фразу, которую следует сказать работающим в поле: «Паши глубже». Я удивилась, фразу запомнила.
И не знали мы, что разговор этот слышал «первый» — Семен Щетинин. Вышел он и говорит: «Куда это — глубже?!» Он был возмущен тем, что уполномоченными на посевную отправляют ничего не понимающих людей, не терпел он халтуры. С тех пор на посевную стали отправлять только тех, кто в этом смыслил, специалистов — агрономов из других районов, студентов-аграрников с выпускных курсов. Все мне потом спасибо говорили. Ведь время было такое, что сесть за кусок хлеба можно было. Председатели колхозов тогда света белого не видели. Была у меня одна подруга, председатель в Эхирит-Булагатском районе. Как мы с ней плакали ночью, когда однажды от непогоды посевы тулунской селекционной пшеницы погибли! Нас по полям искали, а мы в ее деревню заехали, тарасуна нам дали, саламатом накормили. Как же нам потом влетело, когда нас разыскали: мол, депутат Верховного совета и работник обкома пьют прямо на дороге.
Большая культура пришла вместе со стройками
Когда Галина Ивановна рассказывает о своей жизни, она отмеривает время секретарями, так удобнее.
— Обновление всего началось, когда появились секретарь по идеологии Евстафий Антипин, первый секретарь обкома Банников — требовательный, сухой, знающий. Алексей Косыгин много помогал нам. Стройки начались, люди стали ответственнее относиться ко всему. И вот тогда-то начали развиваться в городах все виды искусства, начали строить дома культуры и сельские библиотеки. Меня назначили в обком завотделом по культуре. Мы стали строить музыкальный театр, художникам выделили мастерские, появился Дом художника.
— Почему в Иркутске не стали строить художественный институт и консерваторию?
— Инициативу по художественному институту перехватил Красноярск, хотя были немалые хлопоты тогдашнего председателя иркутского отделения Союза художников Алексеева. А на консерваторию у нас всего не хватило — денег и преподавателей.
Галина Ивановна понимала, что по искусствам она не эксперт, поэтому привлекала консультантов по каждому виду искусства. Она готова рассказывать о своих консультантах часами — это интересно, тем более что это были местные знаменитости или отчаянные энтузиасты.
— С музыковедом Владимиром Сухиненко мы думали, как будем учить детей музыке, как училище музыкальное откроем — и открыли в каждом районе детские музыкальные школы в конце 60-х, открыли училище. Директор театрального училища Александра Коновалова на своей маленькой машинке ездила со мной по районам и создавала кружки. Директор областного Дома творчества Георгий Люрис и руководитель оркестра народных инструментов Михаил Гезунгейт создавали оркестры народных инструментов по области. Василий Патрушев собрал хор, который так и назывался — хор Патрушева, и он славился на всю Россию. Поддерживали меня Леонид Месман, наша первая скрипка, виртуоз, дирижер Соколов и другие.
— Вы ведь дружили со многими своими экспертами. Расскажите о какой-нибудь значительной дружбе.
— Художник Аркадий Гутерзон откликался, только ему позвоню. С Гутерзоном мы дружили. Он написал и подарил мне такую картину, которую я дома держать не смогла — такие глубокие и сложные эмоции она у меня вызывала. Как-то поехали в Слюдянку, и я его спросила, почему у него все время такие темные краски, ведь это очень грустно. Он ответил: «Командировки с третьей ты меня поймешь». И я поняла — вся его судьба на его картинах. Во время войны он был взят в плен и оказался в Освенциме. И остался в живых, хотя, как еврей, должен был сгореть в печи. А когда тех немногих, кто выжил, освободили, он вернулся на родину и получил десять лет лагерей.
С секретарем обкома по идеологии Евстафием Антипиным мы на его счет даже ругались. Антипин возмущался: «Зачем такие страшные картины?» Я Гутерзона защищала. Однажды меня вызвал первый секретарь обкома Банников: «Что-то твои творческие деятели натворили». К нему пришел чин из КГБ, интересовался Гутерзоном. Мне предстояло общаться с представителем КГБ. Я всю ночь не спала. На следующий день состоялась встреча. Гутерзон предварил вопросы: «Наверное, вы хотите спросить, почему я выжил, когда весь лагерь ушел в печь? Уже двадцать лет идет этот разговор…»
— Вы руководили культурой как раз тогда, когда в Иркутскую область зачастили звезды советской и даже мировой культуры? — во времена строительства БАМа…
— Я первая из заведующих обкомовскими отделами поехала на БАМ. Однажды пришла к Банникову, а у него какие-то «закрытые» военные. Так узнала, что БАМ начали строить.
Считалось, что каждый деятель культуры на БАМе должен сыграть спектакль, написать картину, хореографию поставить. Но бывало по-разному. Однажды мне сообщили, что к нам знаменитый балетмейстер Григорович из Большого театра приезжает. Мне поручили создать ему «все условия». Какие, думаю, условия, там ведь даже туалетов нету, а тут — балет?!
А до этого на БАМ приезжал актер Олег Ефремов. Он и в Иркутск прилетел пьяный, и на БАМ таким же улетал. Этот был зазнайка. Никого не признавал. И за десять дней пребывания ни разу в столовой за себя не заплатил, а ведь лучшие блюда заказывал и коньяк. Девушка, заведующая местным отделом, за него платила, хотя артистам, конечно, командировочные давали.
Григорович, к счастью, оказался прекрасным человеком. Он избавил меня от переживаний: на пикетах в тайге, при мошке, он даже создал танцевальные группы. И он, кстати, первый из знаменитостей, кто догадался взять с собой резиновые сапоги! 14 дней пробыл и еще дважды приезжал!
— Кто-нибудь отказывался ехать на БАМ?
— Все на БАМе были. Только Пугачева не полетела, отказала мне. Пусть, сказала, Толкунова едет. Считала себя сильно великой актрисой. А позже попала в Иркутске в ситуацию — стала участницей уголовного дела из-за нелегальных концертов, которые давала в Иркутске….
После того как Галина Утюжникова в конце 70-х официально ушла на пенсию (получив в награду за труд пенсию союзного значения), она продолжала ездить по командировкам, работала, как сказали бы теперь, на фрилансе. Ее живой характер и кипучая энергия проявляют себя и сейчас, когда ей по состоянию здоровья уже сложно из дому выйти. Она принимает гостей, которые у нее нередки, играет в шахматы и особенно в преферанс.
— Шахматы — единственный вид спорта, мне теперь доступный. Но больше увлекаюсь преферансом. Играете? Могу научить…
Светлана Михеева
Метки: Культура
Другие материалы:
Спасская церковь обновляется
Национальная кухня как возможность общения
Усадьба Басниных: осталось немного
«Он был необыкновенным»
«Евтушенко не оценен по достоинству»
.
Подробнее читайте на baikal-info.ru ...