2016-6-29 18:11 |
СМ Номер один, № 25 от 30 июня 2016 года Виктор Шопен рассказал о себе, о семье, о комбинате, которому отдал почти полвека У депутата Законодательного собрания Иркутской области, члена бюджетного комитета Виктора Пантелеймоновича Шопена интереснейшая и насыщенная событиями биография.
Выпускник легендарного МИФИ — Московского инженерно-физического института, в 1961 году он приехал по распределению в далекий сибирский Ангарск. Здесь тогда только начинал работать крупнейший в стране электролизный химический комбинат, обозначаемый в те годы как «почтовый ящик № 79». Молодой специалист прошел весь путь — от рядового технолога до генерального директора. Руководил предприятием 14 лет — с 1994-го по 2008 год, застал все общественные катаклизмы последнего времени. В общем, с таким человеком есть о чем поговорить — и на экономические, и на политические темы, и просто «за жизнь». Но мы начали свою беседу с вопроса, который, как выяснилось, задают Виктору Шопену едва ли не все его собеседники.
Вопросы родословной
— Виктор Пантелеймонович, сейчас модно изучать свою родословную. Вы тоже, наверное, интересовались своими корнями. Скажите, откуда фамилия такая — Шопен?
— Точного ответа на этот вопрос нет. Есть лишь версия, которую я сам выдвинул и которой склонен придерживаться. У моего отца полное имя было Пантелеймон Евстафьевич, у деда — Евстафий Васильевич. Значит, прадед был Василий. Глубже в свою родословную я пока не углубился. Согласитесь, имена не все простые, но к фамилии Шопен они как-то не подходят. А однажды, разглядывая наши семейные снимки, нашел фотографию своего отца. Она относится к тому времени, когда он служил на Черноморском флоте. А на оборотной стороне подпись: «Дорогим родителям, ваш сын — Марат Шопен». Я думаю: какой Марат, когда его всю жизнь Пантелеймоном звали? Потом представил то время, революционные годы. Отец учился в военно-морском техническом училище, находился на Балтике, когда случился Кронштадтский мятеж. И, уезжая служить на Черноморский флот, отец, видимо, предпочел затеряться и посчитал нужным сменить фамилию. А поскольку, судя по подписи на фотографии, он любил громкие имена, то, скорее всего, обычную фамилию типа Шапин или Шубин сменил на фамилию Шопен.
— Не очень хорошая идея, на мой взгляд, менять в те годы фамилию Шубин на Шопен. Прямой путь к репрессиям…
— Ну, это было задолго до этого. Мы тему репрессий, насколько я помню, в нашей семье вообще особенно не обсуждали. Но я до сих пор вспоминаю 1953 год, 5 марта — тот день, когда умер Сталин. Отец пришел с работы и принес килограмм халвы. Ни слова не сказал — просто принес и все. Думаю, все деньги, которые были, он на эту халву потратил, поскольку в то время, скажу я вам, халва — это было что-то! Я сначала так и не понял, что за праздник. А потом уже догадался, что мой отец с товарищем Сталиным, наверное, не в ладах был. Я от него никогда плохих слов о Сталине не слышал. Отец выписывал газету «Правда», регулярно читал ее, вел обычный образ жизни. Но внутри, судя по всему, у него в те годы не очень комфортно все было.
— Скажите, а сейчас, по жизни, фамилия Шопен помогает или нет? Может, какие-то истории были с вашей фамилией связаны?
— Истории… Ну, вот недавно я получаю письмо — то ли из Бельгии, то ли из Швейцарии. Оказывается, умер мой родственник по фамилии Шопен с состоянием больше миллиона евро. И ко мне обращаются: как нам быть, чтобы этот миллион разделить?
— Так это же разводка!
— Конечно, разводка. Вы меня спросили про истории, я вам и рассказал историю. А что касается того, помогала фамилия или нет, то я всегда считал, что она мне вредит. У меня даже мысль была поменять ее….
— А почему?
— Все постоянно спрашивают, откуда у меня такая фамилия, вот и вы в том числе. «Какое отношение вы имеете к композитору? Родственник или нет?» И вместо того чтобы какие-то важные вопросы обсуждать, мне приходится все это рассказывать, отшучиваться, говорить: нет, да что вы, какой композитор. Я только на трубе умею играть….
— Это правда или тоже шутка?
— Чистая правда. Я еще в школе играл в духовом оркестре. Сначала на альте, а потом на трубе. Был очень востребованным человеком. Нередко вместо занятий приходилось идти на кладбище, играть на похоронах. Это сейчас хоронят как попало, а раньше обязательно была живая музыка. Из этой работы я вынес одну истину, которая в течение всей моей жизни получала постоянное подтверждение: когда играет оркестр, если хоть один инструмент будет фальшивить, его сразу будет слышно. А если дирижер что-то делает не так, вообще никакой музыки не получится. И неважно, чем этот дирижер руководит — оркестром, предприятием или всей страной…
На родине застоя
— Скажите, Виктор Пантелеймонович, а что еще вы из своего детства помните? Ведь вы, получается, войну застали?
— Свое детство я провел в Днепродзержинске. Как раньше говорили, на «родине застоя», поскольку в этом же городе родился Леонид Ильич Брежнев. Мой дед, Евстафий Васильевич, был мастером доменного цеха на металлургическом заводе. Моему отцу дед дал очень хорошее по тем временам образование: папа окончил гимназию, учился в военно-морском техническом училище, оттуда, как я уже говорил, попал на Черноморский флот, служил на крейсере «Червона Украина». Я родился за три года до начала войны и, честно сказать, не очень хорошо помню события того времени. Врезалось в память, пожалуй, только самое начало войны.
— Бомбили?
— Нет, для меня начало войны заключалось совсем в другом. У нас была большая собака, овчарка, Рексом ее звали. И вот всех собак мобилизовали на фронт. У нас в Днепродзержинске был стадион «Металлург», и мы повели туда Рекса. Пришли — а там такая чугунная ограда, а за ней уже собаки со всего города сидят. Кто-то лает, кто-то скулит. Военные собак забирают и уводят. И нашего Рекса увели. Тогда я, конечно, не понимал, что происходит, мне потом уже рассказали, что из собак делали смертников. Учили бросаться под немецкие танки. Вот этот день мне врезался в память. Потом был период оккупации, но он как-то не сильно запомнился. Днепродзержинск война обошла стороной. И крупных военных действий рядом не было, и зверств со стороны фашистов особых не наблюдалось, да и город не был в итоге сильно разрушен.
— То обстоятельство, что вы находились в оккупации, на вашей жизни как-то отразилось?
— Могло отразиться. В МИФИ, куда я собрался идти после школы, поступить человеку, который находился на оккупированной территории, было невозможно. И неважно, сколько лет ему на тот момент было — три или двадцать. Лишь при Хрущеве ситуация стала меняться, и в 1955 году я стал студентом Московского механического института — так в те годы назывался МИФИ. А еще раньше он, кстати, назывался институтом боеприпасов. Отбор был строжайший, но я как-то «проскочил».
Серьезные студенты
— Насколько я понимаю, институт уже тогда специализировался на атомной тематике. Не страшно было туда идти? Радиация и все прочее…
— Я всегда отвечаю: а вам не страшно управлять автомобилем? Это тоже средство повышенной опасности. Выполняй правила дорожного движения — и все будет нормально. А так любое производство опасно…
— Виктор Пантелеймонович, ну вы сейчас говорите с позиции директора предприятия. А посмотрите на тот же вопрос с позиции человека, который выбирает профессию, студента…
— В 50—60-х годах инженерные направления были очень модные. Это как в 90-е годы, когда все у нас резко захотели стать юристами и экономистами. Только вот сейчас этих юристов и экономистов наделали столько, что не знают, куда их деть, а тогда государство знало, как поступить с каждым студентом, куда он пойдет работать и какие у него будут перспективы. Учиться было интересно, но и непросто. Если в самом начале нас было тридцать человек, то институт окончило всего одиннадцать.
— Остальных исключили?
— Да, исключили. Руководитель нашей кафедры разделения и обогащения изотопов академик Миллионщиков признавал лишь две оценки: «пять» и «два». Так что остались в итоге те ребята, которые учились только на «отлично».
— Тогда, наверное, и разные соблазны стали появляться — во всяком случае, судя по фильмам «Оттепель», «Стиляги»… Вы, кстати, к стилягам случайно не относились?
— Какие стиляги? Мы были серьезными студентами. На первом или втором курсе мы дали подписку о неразглашении государственной тайны. Хотя, конечно, приметы оттепели мы чувствовали. Был не то чтобы какой-то дух инакомыслия или протеста, просто появилась возможность свободных суждений. В то время был очень популярен наш земляк Евгений Евтушенко, а также его жена Белла Ахмадуллина, Булат Окуджава, Юлий Ким, Юрий Визбор. Мы ходили на их концерты, о чем-то дискутировали, танцевали, в преферанс играли. Ну а потом учеба закончилась, и на распределении мне предложили три места. Одно из них — мой родной Днепродзержинск, второе — Москва. Но я выбрал третье — город Ангарск.
Другие времена, другие люди
— Вы, наверное, догадываетесь, Виктор Пантелеймонович, что мой следующий вопрос будет: почему? Почему вы выбрали Ангарск?
— Причин несколько. Во-первых, тогда об Ангарске немало рассказывали, он был известен во всей стране как молодой растущий город, где строится нефтехимическая компания — тогда она называлась «комбинат № 16». Об Ангарском электролизном химическом комбинате — тогда он назывался «почтовый ящик № 79» — пресса, конечно, не писала, радио не говорило, но нам, выпускникам механического института, было прекрасно известно о его существовании. А я вообще здесь практику проходил в 1960 году. Во-вторых, академик Михаил Дмитриевич Миллионщиков, который, как я уже говорил, возглавлял нашу кафедру разделения и обогащения изотопов, также посоветовал мне ехать в Ангарск, на новое предприятие, где проще можно будет сделать карьеру, реализовать себя. Для меня мнение Михаила Дмитриевича многое значило — и я поехал в Сибирь.
— Ну и как первые впечатления? Помните их?
— Не знаю, поверите вы мне или нет, но Ангарск производил на меня в те годы очень сильное впечатление. Я был зачислен в штат предприятия 11 мая 1961 года, завод уже работал. Он начал строиться в конце 1954 года, а первые установки по обогащению урана были пущены 25 октября 1957 года. Это было уникальное предприятие, самый мощный по тем временам обогатительный комбинат в мире. Назову лишь одну цифру: на тот момент потребляемая электрическая мощность комбината составляла 4% выработки СССР, включая Среднюю Азию, Украину и Белоруссию, Прибалтику! Вы можете себе такое представить! Очень понравился мне и коллектив предприятия, как, впрочем, и все ангарчане. Тогда были совершенно другие времена, и люди были совсем другие. Они приезжали сюда не за деньгами, а действительно за запахом тайги. Это были романтики и патриоты. В Иркутскую область ехали не только в Ангарск. Регион был большой комсомольской стройкой: Иркутская, а потом и Братская ГЭС, алюминиевые заводы, чуть позже — Усть-Илимск. Народ был очень приветливый, вежливый, несмотря на то, что жил в суровых климатических условиях. Сейчас я уже могу признаться — были у меня поначалу мысли: три года по распределению отработаю, а потом вернусь обратно, на запад. Но когда я пообщался с людьми, познакомился с производством, эти мысли пропали сами собой.
А потом, в 1962 году, у меня родился первый ребенок, сын Глеб, образовалась семья, и о возвращении в Москву мы больше не вспоминали.
Полноценная семья
— Поподробнее расскажите об этом, пожалуйста.
— О чем? О том, как ребенок родился?
— Да.
— Ну, к этому вопросу жена имеет значительно большее отношение, чем я. Для меня в тот момент было важно появление полноценной семьи. Я так полагаю, что настоящая семья подразумевает наличие детей. Если люди вдвоем двадцать лет прожили, но детей не имеют, это, наверное, не совсем семья. И вот в 1962 году у меня семья появилась. В 1969 году у меня родилась дочка Аня. Сейчас у меня уже три внучки.
— Свою жену вы уже в Ангарске встретили?
— Нет, Валентина Петровна у меня москвичка. Я ее называю декабристкой, потому что она приехала в Сибирь вместе со мной. Она, как и я, получила направление в Ангарск через министерство среднего машиностроения страны, но в систему УРСа — то есть торговли. Она по специальности товаровед высшей квалификации.
— Как вы с ней познакомились?
— Она училась в институте народного хозяйства им. Плеханова. Он располагался на Павелецкой, и рядом был один из наших корпусов. У нас учились одни парни, там — одни девушки. Так что студенты наших вузов традиционно ходили друг к другу в гости, обменивались делегациями. На одном из таких вечеров мы и познакомились. Удивляюсь, как я ее сагитировал уехать из Москвы. Но она до сих пор не жалеет, что приняла такое решение.
— Какие-то семейные традиции у вас есть?
— Пока я работал, традиции были. Моя жена установила, например, хорошую традицию собираться всей семьей. Смотрели фильмы, очень любили поездки на Байкал — природа у нас все-таки замечательная. А когда мне исполнилось 70 лет, я ушел на заслуженный отдых. С тех пор прошло уже восемь лет, и за это время многое изменилось. Дочка уехала в Москву, две внучки тоже уехали в Москву. Я, честно говоря, не сторонник того, чтобы дети и внуки уезжали, но молодежь сейчас очень трудно переубедить, они сами решают, как лучше. Какой смысл их держать? Ну а когда половина семьи разъехалась, как можно говорить о семейных традициях? Сын у меня живет в Ангарске, мы с ним часто встречаемся, но я не стал бы называть это традицией. Просто хорошие встречи близких людей.
Почтовый ящик № 79
— Расскажите, какие позитивные моменты, связанные с работой АЭХК, вспоминаются чаще всего.
— Было два замечательных момента. Первый относится к середине 60-х годов, когда комбинат полностью вышел на проектную мощность и продолжал ее увеличивать за счет модернизации. Мы без увеличения производственных площадей увеличили в два раза выпуск продукции на разделительном заводе, а по сублиматному производству — в четыре раза по сравнению с проектной. Вторая замечательная вещь — это переход на центробежный метод разделения изотопов в 1990 году. Что это дало? Это дало сокращение потребления электроэнергии в 30 раз и значительное, примерно в 100 раз, сокращение потребления промышленной воды.
— В 2008 году, после 47 лет работы на Ангарском электролизном химическом комбинате, вы ушли на заслуженный отдых. Казалось, спокойная жизнь была обеспечена. А через пять лет, в 2013 году, пошли в депутаты Законодательного собрания. Зачем?
— Действительно, я и не думал, и не мыслил ни о чем подобном. И вот как-то, я уже не помню каким образом, у меня состоялась встреча с Сергеем Владимировичем Ерощенко, когда он был губернатором, и представителем президента по Сибирскому федеральному округу Виктором Александровичем Толоконским. И Ерощенко мне — то ли шутя, то ли серьезно — говорит: «Предлагаю вам баллотироваться в Законодательное собрание». Я отвечаю: «Да мне уже 75 лет, наработался, хватит!» Но потом подключились некоторые товарищи, стали убеждать меня, что надо. Я посоветовался со своими близкими друзьями, с супругой, все они мне сказали: да ты еще не старый совсем человек! И я согласился.
Для себя лично я поставил две задачи. Первая касалась нашего двоевластия. Вы помните, что были район и город. Причем Ангарск даже не городом назывался, а поселением. Это же позор какой-то! Здесь живет 240 тысяч человек, таких городов в России меньше сотни, а мы его в поселение превратили. Меня Ерощенко поддержал в этом плане. Конечно, говорит, надо этот вопрос решить. И мы в законодательном порядке решили его в прошлом году.
Вторая задача касалась моего предприятия — электролизного химического комбината. Сейчас здесь идут приличные сокращения, одно производство прикрыли, относительно второго вопрос решается. Я рассчитывал как-то решить эти проблемы через главный законодательный орган региона. Пока не очень получается.
— А почему с комбинатом возникли проблемы? Его продукция стала невостребованной?
— Может быть, в настоящее время это действительно так, но надо же смотреть хоть на какую-то перспективу. Вот в 2014 году Путин приезжал в МИФИ и рассказывал, что до 2030 года в России будет пущено 28 новых энергоблоков. Я, как бывший работник атомной отрасли, глубоко в этом сомневаюсь. Если все эти энергоблоки будут действительно построены, то каким образом их будут обеспечивать топливом, если такие предприятия, как наш комбинат, будут закрыты?
— Я думаю, вокруг АЭХК в последнее время было больше политики, чем экономики. Не исключаю, что и проблемы на предприятии имеют политическую подоплеку.
— Согласен. Вы, безусловно, знаете, что на наше предприятие вот уже много лет оказывается давление. Разбивают палаточные лагеря, пугают тем, что на наши цеха упадет самолет и наступил всемирный апокалипсис. А я всегда спрашиваю: а вы зачем самолет именно на нас направляете? Зачем ему падать вообще и уж тем более на нас? Все эти акции организуют люди, которым платят из-за бугра. Печально, что наши политики этих людей слушают.
— Вы ждете какого-то улучшения ситуации на АЭХК?
— АЭХК отдельно от нашего государства не существует, поэтому я жду улучшения ситуации во всей стране. Я читал у Лисовского, что всякое коренное изменение общества длится не менее пяти поколений — сейчас наша страна переживает именно такой период. И я подумал: так, может быть, мы и правильно идем? Если одно поколение — это 20 лет, то только через сто лет после начала реформ мы увидим их результаты. И я сразу успокоился. Еще 70 с лишним лет осталось — и все будет хорошо.
Виктор Шопен все 47 лет своей трудовой карьеры проработал на одном предприятии — АЭХК. Сначала оно называлось «почтовый ящик № 79», потом «почтовый ящик № Р-6786», и лишь потом получило нынешнее название — Ангарский электролизный химический комбинат.
До выборов в Законодательное собрание Иркутской области у Виктора Шопена был небольшой опыт участия в политической жизни. В 2000 и 2004 годах он дважды был доверенным лицом Владимира Путина на президентских выборах.
Метки: Жизнь, Виктор Шопен, Иркутская область
View the full image
С мамой, Любовью Ивановной, во время учебы в Московском механическом институте.
View the full image
View the full image
View the full image
View the full image
Виктор Шопен в кругу семьи – с женой, сыном и внучкой.
View the full image
View the full image
Будучи директором электролизного химического комбината, Виктор Шопен успел поработать с четырьмя губернаторами Иркутской области. На фото слева – с Борисом Говориным, справа – с Александром Тишаниным и директором «Росатома» Сергеем Кириенко.
View the full image
Будучи директором электролизного химического комбината, Виктор Шопен успел поработать с четырьмя губернаторами Иркутской области. На фото слева – с Борисом Говориным, справа – с Александром Тишаниным и директором «Росатома» Сергеем Кириенко.
View the full image
Три внучки – представительницы самого юного поколения семьи Шопен.
Другие материалы:
Тайны ледяной пещеры и ностальгия по затопленным берегам
Бозойская колония: взгляд изнутри
Долина бизонов под Иркутском
Поселки «ЭкоЭнергоГрада»: пригород с комфортом
Экономить просто
.
Подробнее читайте на baikal-info.ru ...